Я отвратительная мама. Плохая от слова «очень».
Возьмем вчерашний вечер. Задергали на работе.
Полтора час в пробке. Парковаться пришлось за два квартала до дома из-за ремонта теплотрассы. По пути к подъезду по зеркальному ото льда тротуару несколько раз чуть не упала. Результат «реверансов» – потянутая спина. Вместе с ней куда-то потянулось и настроение. Явно не в лучшую сторону.
Где-то встречала научный психологический термин «с ограниченным ресурсом» Это обо мне. Прямо-таки с очень ограниченным…
Подхожу к квартире, старательно делаю беззаботный вид и начинаю весело рассказывать сыну о своих дневных приключениях.
Никита сидит за столом с печенюшкой и стаканом молока. Отвлекается на синичку за окном, и стакан летит на пол. Вместе с разлитым по полу молоком внутри меня разливается нечто.
Три раза, как учили, глубоко выдыхаю, вытираю пол и пытаюсь улыбнуться. Выходит с большой натяжкой и очень ненатурально. Из глаз начинает искрить.
Никита съеживается и торопится в ванную. В свои пять лет он уже прекрасно ориентируется в моих настроениях и оценивает опасность огрести, как достаточно высокую.
Через минуту наблюдаю художества сына на зеркале, выполненные зубной пастой. Художества довольно симпатичные, скоро Новый год, а Никита считает, что Дед Мороз приходит только в украшенные квартиры, и старается изо всех сил. Глянув на мое выражение лица, сын молча берет мочалку и растирает пасту по зеркалу, неудачно стараясь придать ему чистый вид. Понимаю, что перспектива вечернего отдыха отодвигается на период мытья полов в кухне и зеркала в ванной.
Сдерживая себя, иду на балкон и остываю там пару минут. Возвращаюсь в ванную. Зеркало с остатками зубной пасты отошло на второй план, когда увидела, что сын решил помыться и вылил на себя большую часть бутылки жидкого мыла. Вчера я заплатила за него 76 рублей. Воспоминания о рублях были последней каплей…
Криком ЭТО назвать нельзя. Это абсолютно неконтролируемые вопли. Я ору о руках не из того места, о куче переломанных игрушек, о том, что он никогда больше не получит от меня новой машинки, и на Новый год пускай даже не надеется. О том, как мне тяжело достаются деньги, что он не ценит ничего, кроме машинок и мороженого, о чем-то еще, что можно придумать, когда тормоза совсем не работают.
Мои профессиональные вопли слышны всем соседям, в этом я просто преуспела. Я легко бы выиграла чемпионат по воплям, я была бы абсолютной чемпионкой, рекордсменкой и забрала бы все награды, которые можно себе представить. Но соревноваться не с кем. Передо мной мой сынок, а я не могу остановиться.
Спивающийся сосед снизу перестал петь песни.
Соседка по площадке, думаю, уже звонит в полицию.
Семья сверху не может понять, кто же это орет. Они даже представить себе не могут, что это я, та, которая сегодня мило с ними шутила, спускаясь по лестнице.
А это я.
Никита забился в уголок ванны, прикрылся руками и рыдает. Слезы перемешались с соплями. Сквозь слезы видна бесконечная обида на предательство самой лучшей мамы. Слезы и обида, которые стали для меня дешевле 76 мыльных рублей.
Сын не слышит и половины моих воплей, только пытается вставить тихое «прости, мамочка», но не может выговорить эти два слова из-за всхлипываний.
Идет к своей кроватке. Вздрагивающие плечи и висящие, как плети ручонки.
Лежу уже второй час с открытыми глазами.
Вспоминаю этот жуткий вечер по секундам. Снова и снова. Чем больше вспоминаю, тем большая безысходность накатывается. Чувство вины перед Никитой растет, как снежный ком. Такое впечатление, что этот ком, наверное, меня раздавит.
А пока он выдавливает из меня остатки уверенности в своей адекватности и праве быть мамой.
Наверное, осознанное чувство вины перед другим в какой-то степени гасит боль в душе того, которого ты заставил страдать. Нужно самому пройти через такое же страдание. Это справедливо.
Ночь проходит незаметно. А ребенок, как лучик солнца в пасмурную погоду, забирается утром ко мне и с виноватой улыбкой берет за руку.
Что мне делать? Просто смолчать, сделать вид, что «проехали – забыли»? Постараться начать обычный день, не вспоминая это проклятое мыло?
Это будет нечестно. Постараюсь, все-таки быть честной мамой.
Обнимаю сынишку и прошу у него прощения.
Рассказываю ему о своих взрослых проблемах, говорю о том, как мне до сих пор стыдно за свои крики.
Потом мы вместе плачем. Но это уже слезы радости, что мы снова вместе, что не нужно кривить душой и стараться изображать радость общения.
Сынок прощает, как могут прощать только дети – мгновенно, и от всего сердца.
Я получаю от него бесценный урок, и очень постараюсь никогда не забывать то, чему научил меня маленький человечек.